40 дней назад во время минометного обстрела в Зайцево погиб боец 17 батальона 57 отдельной механизированной бригады с позывным "Годзилла" Дмитрий Годзенко.

Первая часть этого интервью с легендарным бойцом была записана журналистами 24 канала под Горловкой. На следующий день корреспонденты должны были вернуться, чтобы продолжить беседу. Но не успели – на следующий день "Годзилла" погиб.

Публикуем выдержки из последнего интервью Дмитрия Годзенко, в котором он рассказал о своем отношении к минским соглашениям и подлости войны.

Вот, смотрите, известная школа в Зайцево, кто следит за ситуацией у нас — тот знает. "Украинские солдаты обстреляли школу" — звучит хорошо. Но вопрос в том, что школа эта уже год как не школа. Детей там нет с 30 мая прошлого года. Как только прошел выпускной вечер — их оттуда убрали. Там окопались сепары. Но самим фактом до сих пор очень манипулируют. "Украинские военные обстреляли больницу" — тоже хорошо звучит. Но там уже полтора года штаб и опорный пункт сепаратистов. Оно просто называется так — "больница", "школа". Ну, а как их еще назовешь?

У нас есть силы захватить Зайцево. Но нам этого не разрешают делать в силу каких-то непонятных Минских договоренностей. Знаете, почему они "непонятные"? Потому что два-три государства заключили договор, провели какую-то условную линию. Из нее сделали тайну. Я не знаю, имели ли мы право отбить эту часть Зайцево. Возможно, что мы нарушили эту линию. А, может быть, и нет. Возможно, эта линия проходит где-то еще дальше — ее никто никогда не видел. Почему эта линия является тайной? Объявите во всех газетах, что вот за эту черту нельзя переступать ни нам, ни им. Это какая-то ненужная секретность. Понимаю, когда заключают коммерческий договор: я вам продал 100 свечек по 100 долларов — это наша коммерция, наше дело, которое никого не касается. Но это вопрос многих стран, вопрос безопасности, — какая тут может быть тайна?

Периодически происходят какие-то действия с разных сторон и мы вынуждены выполнять какие-то соглашения? Я бы не хотел, чтобы сегодня был обстрел, поверьте, вам это не нужно. Но если он будет — поймете, насколько это все тяжело. Я потом покажу, как это выглядит, куда это все попадает. Ну, какие минские соглашения? Это сказка. В Санта-Клауса все верят, но его никто никогда не видел. Вот минские соглашения — приблизительно то же самое. Они есть, но их никто не выполняет. Я не хочу сказать, что мы их не выполняем. Нас заставляют их соблюдать. Но когда мы соглашений придерживаемся, а они — нет, как-то это не аккуратненько все получается.

Не открою вам большой тайны, если скажу, что война — это очень выгодный бизнес. Ее выгодно продолжать. Всем. Кроме нас. Большому начальству как с одной, так и с другой стороны. Каждый при этом какие-то свои цели достигает. В 2014 году произошла революция, произошло что-то быстрое. Все это закостенелое руководство не успело быстро сориентироваться, они боялись, пытались в это не вмешиваться, и война продвигалась за счет патриотов. Вполне возможно, что и с той стороны тоже. Они для меня не патриоты, а сепаратисты, но тогда они, наверное, тоже верили в какой-то "русский мир". Были идейные. В 2014 году у нас были добровольческие батальоны, потому что армии на тот момент у нас не существовало уже, она была полностью уничтожена. С той стороны были бандформирования. Но, по большому счету, и с одной и с другой стороны были идейные бойцы. Когда же все уже немножечко успокоилось, руководство с обеих сторон сориентировалось и обнаружило, что можно очень удобно устроиться. Тут бои заканчиваются только тогда, когда идут эшелоны с углем. Вот сейчас, если закончат стрелять, мы выйдем — сразу услышите, как пойдут поезда с углем. То есть, понимаете, да? Идет война, но мы продолжаем торговать углем. Можно долго рассказывать, что если не будет угля, то у нас остановится производство, будут большие экономические потери. Скажите, пожалуйста, а экономические потери от убитых людей как с одной, так и с другой стороны?

Я не верю в то, что стране, именно стране, это выгодно. Потому что уголь продаст конкретный человек с конкретной фамилией. Я эти фамилии сейчас даже называть не хочу, потому что они всем прекрасно известны. Но, когда здесь убьют или ранят солдата — ему будет платить государство. Деньги от угля зайдут в один карман, а платить пенсии и компенсации платить будет государство. Самое смешное, что история никого ничему не учит. Это не мы что-то новое придумали. Это уже происходило много раз, и все равно оно происходит. Вот в этом подлость происходящего.

Разница между 2014 и 2016? Тогда воевали фанатики в хорошем смысле этого слова и идейные патриоты. А сейчас… У нас осталось очень много идейных патриотов. Но мы чувствуем себя просто пешками или разменной монетой в чужой игре. Самое смешное, что наши жизни стоят так мало, что даже стыдно говорить. За ранение платят тысячу гривен. Тысяч гривень по нынешнему курсу это сколько? 30 евро? Я хочу спросить: кто-то из нашего правительства, будучи в здравом уме, согласится, чтобы ему за 30 евро выстрелили ну хотя бы в руку? Не надо ничего более сложного. Вот и вся разница между 2014 и 2016 годом.