- Когда наша смена зашла в аэропорт, у меня был позывной «Грач», но там уже находился человек с таким позывным, потому я честно решил назваться… «Сепаром», — рассказывает 34-летний преподаватель из Горловки Николай Воронин, экопоселенец, о котором «ФАКТЫ» писали полтора года назад. Мужчина признается, что заслужил такое прозвище, поскольку в апреле нынешнего года целых три дня был сепаратистом.

На формирование пророссийских настроений у Николая повлияло то, что он уже много лет является приверженцем идеи экопоселений. Ее цель — объединение в России и Украине людей, которые хотят вылечить землю. Экопоселенцы считают себя последователями писателя Владимира Мегре (кстати, уроженца Черниговщины), изложившего свое видение окружающего мира в серии книг «Звенящие кедры России».

Суть замысла такова: каждый должен взять себе, сколько сможет, земли и превратить свой участок в сад, максимально отказавшись от использования всего, что загрязняет планету. Этой идее Николай Воронин и следовал, создав под Горловкой свое «родовое поместье» — «Ведруссы». На живописном участке донецкой степи мужчина вырыл нору, где провел с женой несколько месяцев. Супруги умудрялись спать в землянке даже в зимнюю стужу!

Николай, которому в 2004 году врачи поставили неизлечимый диагноз и отмерили не более двух месяцев жизни, смог справиться с недугом. Перетерпев невыносимую боль, он отважился на операцию. А после в одиночку отправился в… Припять. Ночевал прямо на чернобыльской земле, питался тем, что на ней родилось. И пришел к выводу: даже загрязненная радиацией почва — целебна. А окончательно убедился в этом спустя еще несколько лет, когда обосновался в землянке под Горловкой, которая также не входит в перечень экологически чистых мест Украины.

— В норе мне снились фееричные сны! — вспоминает Николай Воронин. — Каждое сновидение — готовый фильм или роман. В одном из них я был воином и защищал свою землю. Но тогда даже заподозрить не мог, что мне действительно придется взять в руки оружие.

Собеседник признается, что Майдан для них с женой прошел «стороной». Супруги, отгородившиеся от цивилизации, не могли понять, за что люди борются, что делят на огромной земле, где всем хватит места для своего «поместья"-сада.

В начале апреля Николай отправился в Донецк, чтобы поучаствовать в митингах в защиту русскоязычного населения Донбасса, которому, по словам организаторов мероприятия, угрожают какие-то „бандеровцы“ и „фашисты“ из Западной Украины.

— Донецкая облгосадминистрация к тому времени уже была захвачена боевиками, — вспоминает Николай. — Один из „десятников“ террористов в разговоре со мной не скрывал, что они прибыли из России, и даже гордился этим. Он же инструктировал, как следует использовать палку, которая была у меня в руках: „Надо бить прямо в горло“. „Я же тогда убью человека!“ — отвечаю. А он: „Это не люди, это — враги“. Но я не увидел вокруг никаких „врагов“, а убивать мирных демонстрантов не мог.

Марши молодчиков под звуки воинственных песен, заканчивающиеся бессмысленным захватом зданий, как выразился Николай, „воняли агрессией, войной“.

— Между самими участниками этих пророссийских митингов только при мне трижды вспыхивали драки, — говорит собеседник. — Я понял: эти люди не приехали сюда строить, объединять, сажать сады. Они приехали грабить, насиловать и убивать.

И тогда Николай решил пойти на митинг-молитву за единую Украину.

— Это было в чистый четверг, — вспоминает он. — Тысячи безоружных людей молились за свою страну, мамы с детьми спокойно стояли под огромным желто-голубым флагом, как под Божьим Покровом. А совсем рядом, в каких-то полутора километрах, на центральной площади бесновались участники пророссийского митинга. Так я по-новому открыл для себя Украину, понял, как я люблю эту страну. А еще уяснил: нельзя объединить два государства, совершив нападение на одно из них, — насильно мил не будешь. Я написал своему вдохновителю Владимиру Мегре письмо с предложением перевести собранные экопоселенцами средства на счет созданной им „Родной партии“ для того, чтобы наш голос в России был услышан и в мою страну перестали посылать убийц.

Война вплотную подступила и к „родовому поместью“ Ворониных — к домику из поликарбоната с солнечными батареями на крыше, который экопоселенец успел выстроить в преддверии зимы… Уже террористы заняли Славянск и Горловку. На улицах хватали людей. В заложники попал и 17-летний единомышленник Николая — любитель экстремального туризма. Парень возвращался из зоны Чернобыльской катастрофы, когда в Славянске „дэнээровцы“ ссадили его с электрички — пассажир с рюкзаком показался им подозрительным. Молодого человека продержали в плену до самого освобождения города. Приснопамятный „народный мэр“ Славянска Вячеслав Пономарев заявил родителям юноши, когда те просили отпустить сына, что это невозможно, потому что „он арестован российской армией“.

— Некоторые мои бывшие ученики пошли дежурить на блокпосты „ДНР“, — говорит Николай. — Притом не выпускники, а именно девятиклассники — 15-летние несмышленыши. Это ненормально, когда дети идут на войну. Тогда я твердо решил, что агрессию, ползущую из России, нужно как-то остановить. Стоит отметить, что некоторые единомышленники-россияне поддержали и поддерживают мой выбор! Сразу после поминального воскресенья я уехал из города и добровольцем записался в батальон „Донбасс“. Вернулся домой только раз, чтобы увезти оттуда жену. Недруги, прознав о том, что я ушел воевать за Украину, стали угрожать моей супруге.

Воронин служил в штурмовой группе „Купол“. Бывал и в Луганской, и в Донецкой областях. Группа „Купол“ принимала участие в первых боях за Иловайск, но потом ее расформировали. Николая призвали в 79-ю отдельную аэромобильную бригаду. И уже в ее составе он прибыл в Донецкий аэропорт…

— Новый терминал представлял из себя слоеный пирог: в полуподвальных помещениях и на третьем этаже были оккупанты, а мы — между ними! — вспоминает собеседник.

Но 79-я аэромобильная бригада сумела занять третий этаж и повесить украинские флаги на крыше здания.

— На третьем этаже нового терминала я пять дней воевал в одиночку, успешно отражая попытки врага вытеснить меня с этой точки, — рассказывает Николай. — Потом ко мне подтянулись пулеметчик и гранатометчик. Как-то раз террористы пулеметными очередями с разных сторон пытались заставить меня бросить пост на третьем этаже. Использовали и ручной противотанковый гранатомет, и снайпер по мне стрелял…

В помещении, где находился боец, постоянно висел „туман“ из пыли и осколков, но после каждого залпа Воронин, как он выразился, „нахально огрызался“.

— Мы им с „Саньком“ (так боец в шутку именует свой автомат. — Авт.) показали: врешь, не возьмешь! — смеется Николай. — Где-то с час боевики беспрерывно лупили по моей позиции. Но потом, видимо, устали.

Я был в аэропорту, когда актер Михаил Пореченков поливал наши позиции из пулемета. Хотя в тот момент не знал, что это именно он строчит по украинским бойцам. Мне позже об этом сказали. Мой „Санек“ мог достать стрелка, если бы я получил такую команду. Так что повезло зарвавшейся „звезде“. Нам тогда тоже повезло — в моей смене были раненые, но никто не погиб.

Нести боевую вахту в одиночку, в промерзшем, разбитом помещении для закаленного аскета было не в тягость. Он пел под гитару песни собственного сочинения, придумал там и новую, единственную „военную“: гимн 79-й отдельной аэромобильной бригады. Читал привезенные волонтерами детские письма солдатам, даже написал на своей интернет-странице: „Мне нравится наш флаг и письма детей“. Общался с друзьями в соцсетях, рассказывая им о военном житье-бытье, подкармливал невесть откуда взявшихся в этом аду… котов, одного из которых смене Николая удалось эвакуировать при ротации. Спасенного хвостатого назвали традиционным для военного Донбасса кошачьим именем: Сепар. А у Николая позывной уже несколько раз менялся.

По словам бойца, в Донецком аэропорту сейчас, как в чистилище: очень быстро становится ясно, кто чего стоит. „Мы живем в стране героев“, — уверен теперь Николай. Он утверждает, что сам в плен никого не брал, но другим „киборгам“ некоторые российские наемники охотно сдавались, желая сохранить себе жизнь.

— Я не знаю, чем они себя обкалывают, когда лезут прямо под наши пули, понимая, что наверняка погибнут, — с возмущением говорит собеседник. — Они ведь смелые, когда поливают наши позиции из орудий залпового огня. А в ближнем бою, когда противники друг от друга на расстоянии полета пули, настрой меняется даже у таких камикадзе, как „кадыровцы“.

Однако, по словам Николая, „убивать противно и неприятно“, к такому невозможно привыкнуть. Это вынужденная мера, чтобы прогнать оккупантов с нашей земли.

— Я не понимаю русских… — качает головой Воронин. — Почему они едут к нам на убой? Почему не отказываются? Что здесь делают осетины, чеченцы?

То, что в аэропорту вместе с нашими воинами якобы сражаются американцы и поляки, — сказки „рашистской“ пропаганды.

— Ни одного иностранца рядом со своими боевыми братьями не видел! — говорит Николай. — Мне жаль незрелых людей, которые верят в такую чушь и поддерживают сепаратизм. Хочешь жить в России — уезжай и живи. Мы когда-то провели с женой восемь месяцев на Алтае. Видели, как много там еще необжитых прекрасных мест. Но теперь хотим поселиться в Закарпатье. За эти последние полгода я понял, что хочу обживать Украину. Один профессор из Закарпатья, с которым я знаком заочно — его дочь-волонтер часто присылала мне необходимые вещи, — решил подарить нам с женой свой пай. Это полтора гектара земли!

Когда пришло время ротации, Николай отдохнул и, так сказать, оздоровился, съездив по привычному маршруту в… Припять. После чего снова отправился в зону АТО. Сейчас он воюет под Мариуполем.