Российское издание рассказывает, как в оккупированную Горловку  ездят украинцы за салом и как убивают за то, что говорят на русском языке на украинской территории. Корреспондент из России  отправился в Донбасс, побывал в Горловке,  чтобы посмотреть, как люди проводят лето четвертого года войны. Впечатление о поездке и о людях, с которыми встречайся, он описал на сайте газеты.  

«ПРОПАЛЫВАЮ ГРЯДКИ ОТ СОРНЯКОВ И ПУЛЬ»

- Чем я провинилась перед Порошенко? Тем, что выживаю в этом аду? Это я - террористка? Ага, с тяпкой наперевес, - без истерики вытирала глаза кончиком платка пожилая женщина в домашнем халате Людмила Васильева.

Вместе мы гуляли меж грядок по ее прифронтовому огороду. Ходишь тут, а тебе в спине будто кто-то взглядом дырку сверлит. Оборачиваешься – никого.

- Мы на огороде, как рыбки в аквариуме, - махнула рукой старушка. – Кажется, за нами постоянно следят. Начнешь работу и засвистело… А это с той стороны фронта мина летит. Предупреждают они нас, мол, расходитесь. Вот пока тихо, дай чутка поогородничаю.

И принялась Васильева убирать «посевы» войны. Бой здесь идет за каждый сантиметр грядки. Я приземлился на корточки и стал с интересом наблюдать за пенсионеркой с ее виртуозным владением тяпкой. Иногда на секунду она замирает, прислушивается и с легкостью продолжает работу. Но через несколько минут вновь замирает, прислушивается… В любой момент может начаться обстрел – от ее дома до украинских позиций меньше километра. Женщина пропалывает картошку от сорняков и… минометных осколков. Ботва летит в ведро, а железяки - в овраг.

Огород нужно перекопать лопатой, разровнять граблями, нарезать борозды и засеять. Здесь же на участке растет клевер для кроликов. Ну, нарвать травки для живности безопаснее на своем огороде, чем на поле через дорогу. Там-то может и пуля шальная цапануть.

Пригород Горловки – это рабочие и сельские поселения. Вот уже четвертый год их держат в осаде украинские батальоны. И казалось, своих же долбят. Как бы не так. Они уже давно не свои. Мосты подорваны, а общие дороги перерыты окопами. И рвут «свинцовые клыки и когти» атошников в кровавые клочья жизнь мирного населения. С нечеловеческой сатанинской ненавистью вымещают всю свою злобу на инвалидах, стариках, женщинах и детях за их «непокорность».

И принялась Васильева убирать «посевы» войны. Бой здесь идет за каждый сантиметр грядки. 

От Васильевой узнал, что неделю назад на соседний участок залетела мина. Осколок ранил ее подругу. Лежит в больнице, но рвется домой - волнуется, что «зелёный» сезон пропустит. И дело вовсе не в торговле, а в привычном укладе жизни, когда радеешь за дело, в которое вложила свои труды. И ничто не может круто нарушить этот уклад. Даже война, которая в двух шагах от твоего огорода. А в округе нет ни одного подворья, которое бы не пострадало от «воспитательных» обстрелов.

- Такой мы, бабы, неугомонный народ. Нам все нипочем. Огород – кормилец наш. Нам с мужем пенсий не хватает. Как, впрочем, и всем тут. Как на 2600 выживешь? Половину выращенного урожая готовим на базар. Цены у нас сносные, поэтому городской рынок раскачался и ожил: и покупателям хорошо, и продавцы не остаются внакладе,- заключает пенсионерка, а в голосе боль и обида за порушенную мирную жизнь. Но нет-нет, да проскальзывают светлые нотки надежды.

«БОГОРОДИЦА ЧУДОМ ОТ СМЕРТИ СПАСЛА»

После «экскурсии» по огороду переместились во двор. Взгляд выхватил изрешеченную шиферную крышу, походившую на карту звездного неба в планетарии, и изрубцованные металлические ворота. И хотя хозяин дома дед Иван - муж Васильевой - наложил на пробоины заплатки, следов войны от глаза не скроешь.

Пенсионеры пригласили меня в дом. Шли мы по маршруту, который проделал один из осколков. Пробив ворота, металл насквозь прошил две входные двери и впился в стену на кухне.

Взгляд выхватил изрешеченную шиферную крышу, походившую на карту звездного неба в планетарии, и изрубцованные металлические ворота. 

- Вот сюда попал, - старушка приподняла иконку Богородицы, наклеенную на расколотую кафельную плитку. – Мы матушке молимся, она нам и помогает. С урожаем каждый год не обижает, да снаряды от дома отводит. Так с молитвой и до конца войны дотянем. Даст Бог, точно дотянем…

У меня едва не слетело с языка: «На Бога надейся, а сам не плошай!» А эти удивительные, трудолюбивые, сердечные люди и не плошают. Они стоят на своей земле, обрабатывают ее с любовью и преданы ей до гробовой доски. Крестьянский дух не вытравить ничем.

«РЫНОК ЗАПОЛНИЛСЯ ИЗ-ЗА ВОЙНЫ»

Мне самому не терпелось окунуться в круговерть горловского рынка, чтобы вживую вкусить свежих новостей. Рынок - тонкий нерв шахтерского города. Он без лукавства покажет истинное лицо горожан, их настроение, отношение друг к другу, к общей беде.

«Колхозный рынок» оживает еще до первых петухов. Они «ку-ка-реку» не успевают прокричать, а люди на автобусах, велосипедах, пешком спешат с пузатыми клетчатыми баулами занять место у прилавков. Везут на продажу «все свое», выращенное на огородах.

Первой, с кем довелось пообщаться, стала Антонина. Открытый, но оценивающий взгляд. Так смотрят на человека нездешнего. Ключиком к разговору стал урожай, разложенный на прилавках. Тема-то благодатная.

- Поначалу рынок был для меня мучением, - засмущалась женщина. - Не моё это. Но в 14-м все перевернулось с ног на голову. Бежать было некуда. Да и чего ради бросать родную землю, дом. У меня трое детей и десять внуков. Такую ораву прокормить надо, а пенсия мизерная. Вот и нашли выход - торговать тем, что сама вырастила на своем подворье.

На рынке в среднем удается заработать 5 тысяч рублей - это неплохие деньги по местным меркам 

Прошел на следующий ряд. Тут в ноздри забрался сладкий запах клубники.

- Смотри, какая красота у меня на грядках поспела, - без хвастовства выкладывает на прилавок ягоды бабушка Галя. – Мы с дедом вдвоем живем – пенсионеры. Обязанности распределили по совести: он на огороде возится, я торговлю веду на рынке. А до войны все для себя растили. Поначалу я не понимала, как это, свои в своих стреляют. А потом эти «свои» нам курятник спалили, будь им неладно. Я три дня ревела, там же несушки и петухи наши были. Без них тяжеловато нам.

Поодаль от нее с лотком зелени пристроилась бабушка Тоня. Одета она не по погоде - в теплое и побитое молью пальто.

- Да тут каждый из нас не по своей воле пороху понюхал, - объяснила она, взяв в руки пучок петрушки. – Вот у меня по соседству в Зайцево жили дед с бабкой. Бывали там налетами. Засеют огород и назад к детям в Горловку. Так одним вечером в их в дом снаряд попал. Благо не было там никого. Все сгорело. Брёвна одни горелые валяются, но на огород они продолжают ездить – кушать-то хочется.

«УКРАИНСКИЕ ТАКСИСТЫ С НАМИ МОЛЧА ЕДУТ»

Перешел в крытую часть рынка. Тут, опершись на тросточку, сидит на табуретке 80-летняя пенсионерка. Подслеповато прищурившись, она выглядывает из-за строя бутылей с домашним квасом.

- У меня после инсульта левая половина парализована. Ноги еле волочу. А что делать? Я одну войну с фашистами пережила, теперь вторая идет. Жить-то дальше нужно! И будем жить! Пропади они пропадом, - перекрестилась старушка.

На втором этаже прописались мясные ряды. Шматы сала и говядины разложены по прилавкам. Все это производство фермеров из ДНР, а местные продавщицы мясо берут на реализацию.

- Так ты, небось, с Украины затовариться приехал, - осадила меня обаятельная блондинка Елена лет сорока пяти.

- Да нет, я из России, - обиженно буркнул в ответ. – А что, они приезжают?

- Да, захаживают к нам на рынок, закупятся хоть тем же салом, и назад.

- А вы тут одна на точке работаете?

- Муж мне помогает во всем, – Елена пустила меня к себе за прилавок. - Вкалываем от рассвета и до заката. Небольшие деньги имеем с рынка – 5 тысяч. Но это ощутимая прибавка к семейному бюджету - в Горловке такая средняя зарплата. В Украине хуже. У меня там мама живет. Раньше к ней через поле могла за 10 минут дойти. Теперь минимум сутки трачу, чтобы повидаться. Таксистам украинским приходится тысячу гривен за дорогу выложить. Они едут с тобой и молчат. У них заикнешься о счастливом пионерском детстве – тебе определят тюремный срок. Или еще хуже, как это однажды было, когда парня с девушкой убили. К ним отморозки подошли, дорогу спросить. Те на русском ответили. Мальчишку заколотили, а девчонке мимоходом ножом в живот пырнули. Так и не нашли душегубов. Наверное, и не искали.

Живое дыхание рынка красноречиво говорит о людской боли. Война. Только сами они в разговоре все больше о делах житейских, близких и сердцу и разуму.

- Как там дела у Наталки? - кричит через торговый ряд низкорослый кряжистый мужчина в сером пиджаке.

- Нормально! - несется в ответ из уст полноватой женщины в цветастом платке на голове. - Доньку родила!

- Что ты говоришь! Ай, да молодец бабенка! Ай, да молодец! - рынок слушает и одобрительно покачивает головами.

А мужик смотрит на меня, загрубевшей ладонью протирает глаза, проходит ей по носу, норовит зажать в кулак скулы.

- Нет у нее никого, - выдавил из себя он. - Говорят, ночной обстрел всю семью махом накрыл. Она одна выжила, но так и осталась мыслями в прошлом.