В свете последних украинских событий мне все чаще и чаще задают один и тот же вопрос: «Ты за кого…?». Многолетняя личная убежденность в том, что мир не разделен только на черное и белое, до сих пор не позволяет мне принять чью-то сторону в этой «two can play at that game». Каждый раз, слыша этот вопрос, я вспоминаю песню «Боевой стимул» сибирского гения-маргинала Егора Летова: «Ещё один вселенский отказник из «влево» или «вправо» выбирает «вверх!». Я перестал делить людей на «патриотов» и «сепаратистов», «бандерлогов» и «ополченцев». Сейчас для меня есть только Люди и неЛюди. И то, насколько низко в «средствах» может опуститься человек ради достижения своей высокой «цели». А также его способность в безумстве масс-медийного джихада оставаться Человеком, не поддавшись древним инстинктам убийства и мести.

В разгар событий на Юго-Востоке мне довелось прочитать «Колымские рассказы» Варлама Шаламова – человека, проведшего в общей сложности 22 года в советских лагерях. Эта книга заставила меня вновь убедиться, что в человеке гораздо ценнее его духовные, а не интеллектуальные или патриотические качества. «Мы поняли - это было самое главное, - что наше знание людей ничего не дает нам в жизни полезного. Что толку в том, что я понимаю, чувствую, разгадываю, предвижу поступки другого человека? Ведь своего-то поведения по отношению к нему я изменить не могу, я не буду доносить на такого же заключенного, как я сам, чем бы он ни занимался. Я не буду добиваться должности бригадира, дающей возможность остаться в живых, ибо худшее в лагере - это навязывание своей (или чьей-то чужой) воли другому человеку, арестанту, как я. Я не буду искать полезных знакомств, давать взятки. И что толку в том, что я знаю, что Иванов - подлец, а Петров - шпион, а Заславский - лжесвидетель?», - пишет Варлам Шаламов.

Что толку в том, что я знаю –  вот этот человек национально сознательный украинец, а этот – ополченец ДНР? Каждый из них - человек. Такой же, как и я  - мыслящий, чувствующий, со своими тараканами в голове и демонами в сердце. Могу ли я кого-то из них сжечь коктейлем Молотова ради единой страны? Нет. А ради справедливости и права быть услышанным? Тоже нет. Простите все, ощущающие свои корни с землей и чувствующие биение национально верной крови в жилах, я не смогу убивать людей ради высоких целей. Я против любого похищения и убийства человека, насколько бы он не был опасен для дела революции и независимости. Если это не военный, то арестуйте его, предайте суду и изолируйте. Сделайте все по закону. Закону разума, а не силы. И я против тех, кто в гневе заживо  сжигает людей. Открыто, согласно каким-то внутренним принципам (или в интересах безопасности страны). Любое убийство не на поле боя будет для меня всегда убийством, а не защитой/предупреждением/спецоперацией.

В советских лагерях политзаключенные «оправдывали» свое моральное падение процессом выживания. А чем оправдывают его сейчас на свободе радикалы? Интересами нации? Внешним врагом? Что заставляет патриотическую молодежь кидать в инакомыслящих, укрывающихся в одесском Доме профсоюзов, зажигательные смеси? Что толкает пророссийских радикалов поддаваться на провокации и калечить митингующих на центральной улице Донецка? Вот еще один отрывок «Колымских рассказов», где блатарей можно заменить на политиков, а заключенных на митингующих: «В лагере есть много такого, чего не должен видеть человек. Но видеть дно жизни — еще не самое страшное. Самое страшное — это когда это самое дно человек начинает навсегда чувствовать в своей собственной жизни, когда его моральные мерки заимствуются из лагерного опыта, когда мораль блатарей применяется в вольной жизни. Когда ум человека не только служит для оправдания этих лагерных чувств, но служит самим этим чувствам. Я знаю много интеллигентов — да и не только интеллигентов, — которые именно блатные границы сделали тайными границами своего поведения на воле. В сражении этих людей с лагерем одержал победу лагерь. <…> Примеров растления много. Моральная граница, рубеж очень важны для заключенного. Это — главный вопрос его жизни. Остался он человеком или нет».

Знаете, что больше всего меня ужасает в нынешней ситуации? Безнравственность тех, кто всегда считал себя более нравственными. Людьми европейского типа мышления, цветом нации и высоко духовными личностями. Ведь что якобы отличало столичную и западноукраинскую общественность от индустриальной провинции Донбасса? Вежливость, интеллигентность (коей вроде бы никогда не было на Востоке Украины) и образованность. Но когда сегодня в социальных сетях я слышу призывы жечь, резать и карать сепаратистов Донбасса из уст киевской интеллигенции в вышиванках, 20-летних винницких девочек, еще полгода назад мечтавших об iPhone 5s и воротивших нос от политики, а также не служивших в армии программистов из Днепропетровска, внезапно осознавших себя патриотами Украины…. Я перестаю верить в человека. Вдруг оказывается, что одни, слухом не слыхивавшие о Пелевине и 30 Seconds to Mars, готовы вытаскивать товарищей из-под колес БТР, а другие, всю жизнь считающие себя носителями богатого духовного мира, готовят Molotov Cocktail для безоружных людей. И почему-то для интеллектуалов безнравственно то, когда президент-олигарх через теневые схемы грабит свой народ и не отдает приказ на силовой разгон демонстрантов, но совершенно терпимо, когда другие олигархи посылают против граждан-сепаратистов (а они на 90% все еще граждане Украины) регулярные войска, призванные воевать с внешним врагом. 

Украинцы, так рьяно отстаивавшие европейские ценности («ценностями, на которых основан Союз, являются уважение человеческого достоинства, свободы, демократии, равенства, верховенства закона и уважения прав человека, включая права лиц, принадлежащих к меньшинствам. Эти ценности являются общими для совокупности государств-членов, которая характеризуется плюрализмом, недискриминацией, терпимостью, справедливостью, солидарностью и равенством между женщинами и мужчинами», - Ст.2 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод), вдруг перестали их ценить. Единство страны для них оказалось превыше человеческих жизней. Если людские трупы – это цена любви к какой-то стране, то, простите, мне не нравится ваша страна. «Так это же враги!», - скажут мне в ответ. «В лагере не было политических. Это были воображаемые, выдуманные враги, с которыми государство рассчитывалось, как с врагами подлинными, — расстреливало, убивало, морило голодом. Сталинская коса смерти косила всех без различия, равняясь на разверстку, на списки, на выполнение плана. Среди погибших в лагере был такой же процент негодяев и трусов, сколько и на воле. Все были люди случайные, случайно превратившиеся в жертву из равнодушных, из трусов, из обывателей, даже из палачей», - ответит на восклицание Варлам Шаламов. 

Негодяи, трусы и подлецы есть везде, вне зависимости от политического лагеря. Но проще всего объявить таковыми всех, кто не разделяет ваши взгляды. Почему? Потому что сжечь оппонента легче, чем переубедить. Нет человека – нет проблемы. Но, дело-то в том, что с исчезновением людей, проблемы не уходят. Раны ноют и загнаиваются. Да, легче скинуть ненавистную власть, чем контролировать ее. Можно временно кого-то поставить управлять, найдя причину плохой жизни не в бездарных действиях вами же поставленной «временной» власти, а в тех, кому она не нравится. Также проще объявить независимость республики и воевать с хунтой, чем думать о том, как же экономически будет развиваться это объявленное новообразование. Людям свойственно упрощать жизнь и видеть в ней только черное, и только белое. Да, еще намного легче ненавидеть и убивать, чем идти на компромиссы и созидать. Проще видеть врага перед собой, а не за спиной, где им уже заряжается новая пленка в кинопроектор. Егор, так за кого же ты? Я за Людей. Перефразирую классика: «Люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или из золота. Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… политический вопрос только испортил их…». Политика рано или поздно «перегорит» в пассионарных душах, но накипь… накипь-то останется.