Наши с братом родители – Вера Павловна и Яков Иванович Кольцовы приехали в Горловку по распределению, окончив Одесский университет. Это был 1955 год. Тот, кто зазывал их в Донбасс, уж, конечно, постарался расписать всё как можно лучше: развивающийся край, красивый промышленный город, огромный завод, новая школа,  великолепные условия… А когда приехали… Мама залилась слезами, когда увидела убогий трамвайчик, курсировавший вдоль стен завода, огромные остовы заводских строений – градирни, трубы, всевозможные гранбашни. А запах! Аромат Донбасса может нравиться и даже вызывать чувство ностальгии только у людей, которые здесь родились. Для остальных это просто ужас!

Школа №13 была через дорогу от азотно-тукового завода. Здание красивое – три этажа с огромными окнами и широкими коридорами, большой двор. Во дворе, перед входом, бюст Сталина. В начале шестидесятых его воровским способом, ночью, уберут с постамента. Постамент почему-то оставят, но новый правитель так и не займёт место «отца народов». Кстати, школа носила имя Сталина. Через много лет школу переведут в другое здание, неподалёку. Старое здание отдадут сначала училищу, потом – наркологическому диспансеру. Печальная метаморфоза! И только сейчас место обрело законченные черты: на бывшей территории школы стоит прекрасный белоснежный православный храм. Я бываю там – это такой замечательный духовный памятник нашим родителям…

Семья получила комнату в трёхкомнатной квартире при школе. Была такая практика тогда – чтобы учителя жили при школе до момента, пока им дадут жильё. Как правило, молодые специалисты в обязательном порядке получали жильё в течение трёх лет.

Маме и папе сразу же дали старшие классы. Побывав, хоть и всего четыре года, в роли учителя, я понимаю, что означает после университета, имея за спиной только педпрактику, сразу же войти в класс, который почти равен тебе по возрасту – первый мамин выпуск был младше её всего лишь на десять лет.

Но наши мама и папа оказались людьми, соответствующими своей профессии. Они не только нашли общий язык с учениками, но и стали одними из самых любимых учителей в школе. Почему я так говорю? Да потому, что все девочки бегали нянчить Колю, а потом и меня, ученики никогда не шалили на уроках моих юных родителей и остались настоящими друзьями моей мамы на всю жизнь. На всю! Каждый год ученики из первых выпусков приходили к ней на день рождения, собирались в её доме на встречи выпускников, звонили ей. Проводили,  как и следует, в последний путь. И даже мне звонят до сих пор. Ученики наших мамы и папы – Александр Сокол, Александр Пеньков (уже, увы, ушедший из жизни), Людмила Подерягина, Валентина Бублей – люди известные в нашем городе.

Я - донбассовка в первом поколении. Родилась я в Горловке, в третьей больнице, недалеко от азотно-тукового завода, и поэтому мне «дым Отечества и сладок, и приятен».

В Новогорловке мы жили на так называемой «жилплощадке». Это десятка полтора двухэтажных домиков, где почти все друг друга знали. Это сейчас жилплощадка – район старых домишек, а тогда это был красивый зелёный район у самых стен азотно-тукового завода. Здесь мы учились дружить, отсюда ходили искать «клады» - подумать только, там, где мы, Коля и три Шурки - трое мальчишек и девчонка, намеревались найти несметные сокровища, сегодня стоит завод по производству аммиака и главное здание концерна «Стирол»!

В доме было двенадцать квартир. Чтобы стало понятно, насколько все были дружны, я могу сказать, что и сейчас, спустя почти пятьдесят лет после того, как мы переехали из этого дома в центр города, я могу назвать по фамилии и имени обитателя каждой из квартир! Обо всех, конечно, рассказывать не буду, но о некоторых вспомню.

Саврасовы. Мама и три дочери. Дочерей мама учила, а старшая, Валя, до последних дней поддерживала отношения с мамой. Именно у Саврасовых мы смотрели первый в моей жизни фильм по телевизору. Это так и называлось: «ходить на телевизор». Назывался фильм «Контрабандисты» и был довольно, на мой взгляд, скучным. А телевизор был с малюсеньким, сантиметров десять, экраном, но зато с огромной линзой, увеличивающей изображение. В линзу заливалась дистиллированная вода. Мы, дети, сидели на полу, фильм смотрели обязательно с выключенным светом. Как в кино. Разговаривать не разрешалось – просмотр фильма по телевизору был священен. Может быть, поэтому и осталось у меня впечатление о том, что фильм был скучным, а выключать свет, когда смотришь телевизор, я и до сих пор не люблю.

Самой подходящей нам по возрасту была Таня Саврасова, она была старше лет на пять. Вечерами мы собирались за домом и пели какую-то странную песню, которой нас научила Таня:

 В нашей большой долине,

Где знакома каждая семья.

Знают о Каролине –

Ведь это лошадь лучшая моя.

Мчится Каролина – ветру не догнать!

Каролина игляфо, то эт боче сэмэдо,

Каролина – игляфо!

Что значили все эти «игляфо» - убей Бог, не знаю. Но петь их было приятно – иностранный язык! Это было в мае, вокруг беседки, где горел свет и сидели мы, с низким гудением летали чёрные важные, красивые рогатые жуки, жуки-олени. Они были однорогие и двурогие. Это были настоящие майские жуки – мы их ловили и обламывали им рога. Было такое соревнование – у кого больше соберётся таких рогов и чьи рога длиннее. Собранные рога хранились в специальных коробочках. Ну, вот надо же! Сейчас меня не заставишь даже мухе крылья оборвать, а тогда… Кстати, я больше никогда не видела, чтобы вот так, спокойно, летали майские жуки – то ли экология повывела, то ли мы все крылья пооборвали…

Поддубные. Когда у них появился телевизор, мы стали ходить к ним – с их детьми, Юрой и Людой, мы дружили. Люди они были славные, мы с ними дружили ещё много лет после нашего переезда в центр.

Ефименко. Тётя Лена, её дочка Люба и сын Вовка – моя первая «любовь». Мы вместе учились, играли, озорничали. Некоторое время даже сидели за одной партой. Тётя Лена работала техничкой в заводоуправлении. Однажды она взяла нас с собой. Я думаю, тогда мы ещё не были школьниками. Тётя Лена спокойно убирала, а мы ходили  по всем кабинетам, раскрыв рот. Здесь было столько интересных вещей! Какие-то огромные деревянные подставки с бумагой (кульманы), столы с разноцветными картонными папками и множество карандашей. Простые – пишущие тонко, жёстко и очень-очень мягко, жирно, жёлтого цвета, с надписью «Конструктор». Красные – толстые-претолстые. И совсем уж мечта – трёхцветные, красно-сине-зелёные. Мы набрали этих карандашей во всех кабинетах, сколько хотели. Полные руки. Замотанная  тётя Лена обнаружила наше хищение только когда мы пришли домой – она увидела, как Вовка любовно разложил своё богатство на столе. Она прибежала к нам, рассказала всё маме, перепуганные, они подняли нас с постелей – было уже полпервого ночи, и мы побежали назад, в заводоуправление, раскладывать карандаши по местам. С каким рёвом мы это делали и как нам потом досталось, наверное, не стоит говорить, но мы получили урок честности по полной программе. Спустя лет тридцать я часто бывала в этом заводоуправлении – и каждый раз вспоминала, даже расположение кабинетов помнила…

Жили в нашем доме наш хороший друг, мамин сослуживец Иван Павлович Доломан – любимый учитель множества мальчишек и девчонок. Была очень интеллигентная семья – бабушку звали Ольга Ивановна, а внука Арик, Аркадий. Были Цирюльниковы. Алька Цирюльников, девятиклассник, до смерти пугал нас, мелкоту, всякими страшными рассказами… Дом был дружный и всегда все праздники отмечал вместе. Можно было не бояться, что дети, придя из школы, останутся голодными: обязательно находился кто-нибудь, кто усаживал за стол и кормил. Было это, было…

Мне запомнился такой эпизод. Чтобы доказать своим друзьям, что он храбрый и выносливый, Коля залез в старую шину от колеса грузового автомобиля (уму непостижимо, как ему это удалось!), и ребята запустили эту «центрифугу» по улице Балтийской (ныне Возняка) - с горки. Это сейчас я понимаю, что такое «геройство» могло обернуться чем угодно, а тогда все были в восторге, и авторитет Колин значительно укрепился. Теперь не только самый старший по возрасту Алька Цирюльников рассказывал истории про страшные «фиолетовые глазки» и «чёрную руку», но и Коля пичкал нас, младших, разными страшилками.

Наш дом на Хасановской воевал с соседним, «пятым» домом. На самом деле он был не пятый, а девятый – за нашим седьмым, но все почему-то называли его пятым. Война была не на шутку. Однажды мальчишки перешли к открытым боевым действиям: обе стороны бросались камнями, были жертвы. Но самой большой жертвой оказалась я. Мне было тогда лет пять, принимать участия в перестрелке я не могла, поэтому стояла на обочине и подбадривала своих: «Дайте им, давай-давай!» Проигрывающий противник в порыве злости запулил камень  прямо мне в голову. И попал! В мгновение меня залило кровью. Бой прекратился. Все разбежались, а мы с Колей с рёвом побежали к дому. Поднимаемся по скрипучей лестнице (лестницы в домах были деревянные), плачем… А у нас соседка в гостях. Недовольная мама прикрикнула: «Коля, Шура, прекратите баловаться!» И тут мы вваливаемся во всей красе: растрёпанный Коля и вся окровавленная – я. Переполох! Меня понесли в больницу, благо она была совсем рядом с нашей улицей (теперь там детский дом), перевязали. Шрам, как награда за участие в боевых действиях, и сейчас есть у меня в верхней части виска. Иногда я думаю, что мне повезло – камень мог бы попасть, например, в глаз. Иногда думаю, что и очки ношу именно поэтому. Но саму историю вспоминаю с удовольствием. Через много лет наш сосед по площадке, Колин друг Толик Пакин по прозвищу Джин, расскажет историю о «войне» с соседним домом, и мы с восторгом обнаружим, что именно он был в числе наших противников. А может, и камень пульнул. Здорово!

В 1960 году я пошла в школу. Конечно же, в тринадцатую. Полгода мы учились в общем здании, а потом нас отправили в здание вечерней школы №12  (не было свободных классов). Теперь там военкомат. Это было ровно пятьдесят метров от нашего дома, в школу я ходила сама. Впрочем, тогда никому не приходило в голову, что детей в школу надо сопровождать – дети свободно разъезжали по городу, ездили во Дворец пионеров, ещё куда – опасности не было никакой. Очень редки были какие-то случаи, хотя, конечно, бывало. Но это были именно случаи.

Однажды я шла в школу очень рано, часов в семь – во втором классе мы уже дежурили по школе. Была зима, темно, фонари горят, на деревьях огромный пушистый иней. Так красиво… Столько лет прошло, а почему-то помню.

А весной мы убирали палисадник, и я нашла гранату-лимонку! Настоящую – порыжевшую от ржавчины, клетчато-ребристую. Я её никому не отдала – потащила домой. Тогда много было всякой всячины в земле. А это была прямо-таки драгоценность, с нашей с Колей точки зрения. Моё счастье, что это была граната без взрывателя, просто – кожух…

Я хорошо помню, как полетел Юрий Гагарин. Когда объявили о полёте первого человека в космос, это было почему-то поздно вечером, вся Новогорловка сбежалась к Дворцу культуры азотно-тукового завода на улице Балтийской. Что это было! Такой всеобщей радости я не видела ни до, ни после – никогда более! Наверное, она была сравнима только с радостью Дня Победы в 1945 году!  Люди обнимались, целовались, поздравляли друг друга! Откуда-то взялись ракеты, которые рассыпались в воздухе фейерверком. На голову нам сыпался пепел и падали какие-то обломки – никто не обращал внимания. Это был праздник всеобщего единения и огромного счастья. К сожалению, в нашей стране больше никогда не было такого монолитного чувства единства и гордости за свой народ. А тогда - было. Кстати, если посмотреть, то мужчины рождения 1961-1962 годов – почти сплошь и рядом – Юры. В честь Гагарина…