Российское издание опубликовало дневник горловчанки, который она вела с 2013 года. Тогда ей было 14 лет. Девушка за это время закончила школу и стала студенткой местного ВУЗА.

Я родилась и выросла в Горловке. Самая обычная семья: мама, бабушка, дедушка, отец, которого я никогда не видела. Он ушёл, но я никогда не страдала, работала только мама, и мне всегда хватало внимания и любви.

Город тоже обычный: не самый большой и не самый благоустроенный. Несмотря на воронки в парках и дворы в руинах, Горловку я люблю до сих пор: бесконечное небо, степь до горизонта — как в стихах Шевченко, когда хочется выйти, раскинуть руки и взлететь. И разноцветные жилые кварталы весной, когда цветут абрикосы.

У меня не сложились отношения с одноклассниками, и я научилась игнорировать всё, что выходило за пределы моего маленького уютного мира из семьи, учёбы, книг и дворовых друзей. Я принципиально не смотрела новости, не общалась с классом и пряталась от всех разговоров «о жизни» и будущем — они заставляли меня паниковать.

Начало политического кризиса в Украине я тоже не заметила. Мне было четырнадцать, и в личных дневниках того времени есть несколько записей насчёт Майдана, остальное — об одноклассниках и фэнтези. Размышлениям о смысле жизни и описаниям нежно любимых тогда драконов и вампиров я посвящала целые тетрадки, остальное было для меня не так важно.

Я даже не скажу точно, когда началась война. Девятый класс я заканчивала ещё при Украине и на летние каникулы шла, даже не подозревая, что в школу вернусь на месяц позже и под обстрелами.

«Все тогда боялись. Боялись и верили, что оно вот-вот закончится — ведь нельзя же бомбить мирных людей, да?» Лето, 2014

Всё начиналось не так страшно. Народные волнения, стычки и захват администрации прошли мимо меня, но я помню день референдума «о самостоятельности». Я сидела на кухне, из радио долетал голос диктора: «На Донбассе людей гонят голосовать, угрожая оружием». Я выглянула в окно: тепло, солнечно, мимо идёт женщина с ребёнком, по телефону обсуждая итоги голосования.

А потом начались обстрелы. Мы все испугались. Помню, как в одну из первых ночей я плакала, обхватив подушку, от осознания того, что меня может не стать и всем будет плевать. Утром оказалось, что это был гром. Больше я не плакала.

ВЫЖИТЬ ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ

Сам город тем жарким летом словно был срисован с брошюр о войне: выбитые и затянутые клеёнкой окна, обгоревшие машины, клумбы с кучами битого стекла, вывороченные бордюры и дыры в асфальте. И с этим нужно было как-то жить.

Однажды на неделю отключили свет и воду. Первые несколько дней было нестрашно: запасы есть, заряд в телефонах тоже. А вот потом сбылись мечты подростков из фанфиков об Апокалипсисе. Бесконечные очереди в магазины, где были электрогенераторы: всем нужно зарядить телефоны. Такие же, даже больше, очереди за водой — пить тоже хочется. В получасе от моего дома был родник, и мы ежедневно носили бутыли оттуда.

Люди сплотились, старались помогать друг другу. Кто мог — приезжали на машине. После я не раз слышала ностальгическое: «Вот в 2014-м все были дружными, помогали… Не то что сейчас». Не понимаю, как можно скучать.

Когда не было воды, мы с мамой и ещё с половиной подъезда ходили к ближайшей лесополосе: через неё проходила линия труб, в одну из них попало осколком, и оттуда лилась вода, грязная, но можно было помыться.

Вечера многие люди обычно проводили в подвалах. Мы с мамой не ходили, чтобы не заразиться паникой. Дома было как-то спокойней, никто не плакал и не повторял бесконечное «когда же это закончится» и «мы все умрём». Ну, умрём. С какого-то момента эта мысль стала обыденной. В новостях каждый день говорили об очередной жертве.

В соседнем доме не было балкона — просто дыра с торчащими кусками арматуры. Дорогу к любимой детской площадке усыпало битым стеклом. Город словно вымирал, и кроме меня, качелей и неба, казалось, никого и ничего не было.

В городе действительно становилось пусто. Многие уехали в первые же недели: когда я пошла в школу, из всего моего класса осталось трое, считая меня, хотя тех, кто планировал идти в десятый, было человек девять. Кто-то потом возвращался: долго ли проживёшь у родственников — без работы, с детьми? А война не спешила заканчиваться.

ОБЪЯВЯТ ТРЕВОГУ — УЙДЁМ ПОРАНЬШЕ

«Сегодня гуляли с Л. Идём по одному двору (самому обычному), заворачиваем за поворот, а там два танка!!!» Осень, 2014

Осень 2014-го для меня стала временем вытеснения и привыкания. Жизнь продолжалась, несмотря на обстрелы. Окна заделали кто чем мог, все привыкли постоянно держать телефоны заряжёнными, под звуки бомбёжек кто-то бежал в подвал, я же иногда даже не просыпалась.

Людей в школе стало заметно меньше, столовая на переменах опустела, наша классная руководительница уехала. Многие школы вообще закрылись из-за нехватки учителей и учеников. В фойе украинские флаги сменились флагами ДНР. Программа тоже изменилась: я начинала учиться в украинском классе, а заканчивала в русском, под конец украинский язык сделали факультативным.

ПУБЛИЧНО ПОДДЕРЖИВАЯ УКРАИНУ, ЧЕЛОВЕК РИСКОВАЛ НАРВАТЬСЯ НА ВОЕННЫХ

Ещё летом в крышу одного из школьных корпусов угодил снаряд. Крышу не стали заделывать, дыра осталась, и через неё во время дождя постоянно проливалась вода. В помещении на полу скапливались целые лужи, а мы буднично проходили мимо них, чтобы забрать куртку из гардероба. Первые месяцы во время школьного дежурства я часто занимала место на первом этаже, напротив окна, и подолгу смотрела на террикон и серое осеннее небо, безумно мечтая оказаться где-нибудь в другом месте. Потом привыкла. Мы все привыкли.

На скучных уроках мы ждали, что вот сейчас объявят тревогу и можно будет уйти домой на несколько часов раньше. Правда, каждый день по утрам мне всё равно было сложно провожать маму на работу: тот район обстреливали чаще, к тому же она тратила час на дорогу.

У людей постепенно менялось мировоззрение. Я помню референдум, начало лета, когда можно было относительно свободно высказывать своё мнение. Где-то к осени, публично поддерживая Украину, человек рисковал нарваться или на военных, или на общественное осуждение. Под постоянными обстрелами люди становились злее. Семья моей одноклассницы разделилась пополам. Брат уехал в Украину и пошёл там воевать, а отец принципиально остался в ДНР и ушёл в ополчение. К концу осени, казалось, наступила относительная стабильность.

ТЯЖЁЛЫЙ РОК, ОСКОЛКИ И ГОЛЫЕ ОКНА

«Вчера бомба попала через пару дворов от меня в жилые квартиры. А сегодня выпал первый снег». Ноябрь, 2014

Ещё с начала войны я полюбила тяжёлый рок, потому что только он перекрывал грохот от снарядов. Тот вечер начался как обычно: я читала Елену Звёздную, смеялась над приключениями главной героини и переписывалась с подругами. Где-то вдалеке бомбили, но наушники почти не пропускали звуков.

Спать я шла с мыслями о том, что утром нужно будет встать раньше и написать сочинение по литературе. А посреди ночи проснулась от взрывов. Было так близко — казалось, что сейчас попадут в нашу квартиру. Мы с мамой выскочили в коридор и открыли входные двери: слышались крики, люди семьями спускались по лестнице и бежали в подвал. Но я не хотела идти, я вообще ничего не хотела.

Просто сидела у входа в спальню и отрешённо смотрела, как дрожат стёкла. В этом была какая-то гармония. Они вздрагивали в такт звукам за окном. Бомба упала в нескольких метрах — стёкла ещё раз вздрогнули и осыпались.

Остаток ночи мы с мамой собирали осколки и думали о том, что нам делать с голыми окнами посреди зимы. Вариант был только один — заделать клеёнкой. Некоторые закрывали ДВП, но тогда в комнату вообще не проникал свет. Не знаю, как это решали люди с пластиковыми окнами, — мы просто прибили её гвоздями к деревянной раме. Смысла в новых стёклах не было: обстрелы-то не закончились. Из моего окна был виден соседский балкон, хозяин которого трижды за год вставлял новые стёкла. Они рассыпа́лись. А он снова ставил.

Зимой обстрелы начались с новой силой, поэтому несколько месяцев я почти не выходила из квартиры. Школу пришлось отложить. Ещё летом мне подарили компьютер и провели интернет, теперь я целыми днями читала книги, думала о жизни и писала рассказы, в основном о самоубийстве, — до сих пор не могу смотреть на свои работы того времени, столько в них романтизации смерти.

Вообще я очень социальный человек, просто ранимый и раскрываюсь только с теми, с кем хорошо знакома. До начала войны было несколько компаний и пара подружек, к концу 2014-го бо́льшая часть друзей уехали. В интернете я познакомилась с девочкой из России. Мы нашли друг друга: мои сообщения о военной обстановке сменялись на её заметки о жизни в умирающем посёлке возле Воркуты в –40. Мы могли часами переписываться о жизни, суициде и красоте неба.

МАТРАС И ТЕЛЕВИЗОР В КОРИДОРЕ

«Вчера болтала с Л.

— Ты в курсе, что ночью был дождь с градом?

— Разве вчера бомбили?

— Я вообще-то имела в виду природное явление, а не военную технику…» 29 декабря 2014

Я привыкла жить в постоянном напряжении. Как-то у меня заложило нос, и мы пошли в аптеку за каплями. Было 11 часов утра. Вдруг начался обстрел — и мы рванули к укрытию. Бежишь, поскальзываешься на льду под грохот и думаешь: попадёт или нет? Может, повезёт — и успеешь добежать до дома? А небо вверху такое пронзительно-синее, словно в детстве. И не верится, что здесь и сейчас, под ним, меня может не стать.

В феврале стало относительно спокойно, в нашем районе гремело реже, и мы вновь пошли в школу.

В МЫСЛЯХ О БУДУЩЕМ

«Полночи просидела в самообороне (группа ВК), там, по крайней мере, хоть какие-то новости, где и куда попало, с опозданием на 5–10 минут. В нашем районе тоже были попадания. В полтретьего испугалась, что вырубят свет (винда может слететь), и пошла спать. Проснулась два часа назад».16 января 2015

«А нас опять бомбят! Слабо, немного, другие районы, но тем не менее уже второй день». 6 марта 2015

«Интересно, а если бы передо мной были те, кто начал эту войну, смогла бы я их убить, если бы была возможность? Чисто психологически, сумела бы?» 17 июня 2015

С летней жарой вернулись и обстрелы. Может, не такие мощные, но я испытывала бессильную злобу, ведь уже начала верить, что всё если не наладилось, то хотя бы замерло.

Тем летом я размышляла и гуляла в одиночестве больше, чем за всю жизнь. Злость сменялась тоской по прошлому, та — апатией, и всё снова повторялось по кругу под музыку Skillet, Exilia и Infected Rain. Я оканчивала школу, пора было думать о поступлении, а не о том, переживёшь ли следующую ночь.

Невозможность никак изменить свою жизнь сводила с ума, я теряла последнюю уверенность в себе. Я знала, что многие родители моих друзей и знакомых, даже сами вернувшись в ДНР, отправили детей учиться в Украину или Россию, чтобы те получили там аттестат. Мне тоже хотелось уехать, но мама не видела в этом смысла. У нас не было денег, во время обстрелов маме часто не платили зарплату, и нам порой не хватало на колбасу к хлебу — какие тут переезды. Наверное, от этого я и пыталась убежать даже скорее, чем от войны.

Осенью я пошла в 11-й класс, и мама сделала мне украинский паспорт. Сейчас я ей очень благодарна: не представляю, какие бы перспективы у меня без него были. Я в то время переживала об экзаменах и даже радовалась: класс, закончивший школу годом раньше, поступал без ЗНО (украинский аналог ЕГЭ) по баллам аттестата, значит, даже если нам успеют за год что-то ввести, всё равно будет проще, чем раньше. Так всегда: насущные проблемы вытесняли воспоминания.

МЁРТВЫЕ ДРУЗЬЯ 

«Самое невесёлое — может, ты перестанешь в чём-то понимать людей, которые-не-сидели под бомбами".

Я сейчас уже вижу в друзьях. Они ненавидят других просто за то, что они-не-тут. За то, что были и уехали. За то, что живут в других районах, которые реже обстреливают, и смеют жаловаться». 16 августа 2015

Осенью взрывы стали слышны намного реже. Но ничего на самом деле не закончилось. Одна моя подруга с год назад гуляла по степи и случайно дошла до линии разграничения. Потом долго объяснялась с военными: оказалось, поле было заминировано. А знакомый мальчишка остался инвалидом из-за того, что решил разобрать случайно найденный снаряд.

Окраины до сих пор обстреливают, и меня каждый раз пробирает дрожь, потому что для кого-то всё то, что я оставила в прошлом, весь тот страх, осколки бомб и буря эмоций, переходящих в отупение, — настоящее.

Мой друг детства в 18 пошёл на фронт. И умер. Я не была на похоронах и до сих пор не могу смотреть в глаза его маме — сразу вспоминаю, как мы играли в детстве. И вот я жива и готовлюсь к экзаменам, а он лежит в могиле — просто потому, что выбрал другую дорогу. Одногруппницу подруги зацепило осколком возле дома. Почему-то я не помню ни имени, ни точной даты — только пост в ВК с просьбой помочь деньгами на лечение. И слёзы в глазах подруги, которую я долго успокаивала, когда та девушка скончалась в больнице.

УЕХАТЬ И ЖИТЬ НАСТОЯЩЕЙ ЖИЗНЬЮ

Сложно поверить, что с начала войны прошло шесть лет. Раньше я готова была кричать об этом, сейчас — просто надеюсь, что всё когда-то закончится. После школы я осталась в Горловке и поступила в местный университет. Сейчас очередной переломный момент в моей жизни, ведь нужно решать, как жить дальше. Наши дипломы признаются только в России (и то пока) и на территории ДНР. Из моей группы уезжать планируют буквально несколько человек, остальные либо остаются учиться дальше, либо пойдут работать в Горловке. Ну, а я всё чаще думаю о том, как наконец уеду и буду жить по-настоящему нормальной жизнью.